![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
dneprovskijМой маленький друг! Когда пишущий эти строки Дядя Рома был столь же мал, как и ты, он был коварным образом похищен и увезён в ордынские степи. И если ты, обмудок, не прекратишь вертеться, егозить и вынешь, наконец, изо рта большой палец левой ноги, то Дядя Рома, так уж и быть, расскажет тебе об этом. А если не прекратишь дурить, то я позвоню знакомому дипломату из Консульства Монголии, и продам тебя ему по сходной цене: он увезёт тебя в Степь, выпоторшит, скормит требуху собакам, а из твоей шкурки сделает бурдюк для тарасуна. А я на вырученные деньги возьму себе ещё парочку склянок Irish Jamesom-a.
Ага, испугался маленький засранец! Ну, ладно, не буду тебя продавать успокойся. Быстро переодевай обмоченные штанишки, располагайся поудобнее, закуривай, и слушай... Мне можешь тоже налить, да... Стоп! - куда себе до краёв набурил?! Мне не жалко, просто в твои годы виски полагается пить только с тоником. И со льдом, да... Так что, отпей половинку, добавь швепса... Вот молодец! Ну, а теперь - слушай.
Было это в ту пору, когда мы жили в Волшебной Стране, где чудеса были на каждом шагу! Помидоры там были вечнозелёными, кабачки и баклажаны размножались исключительно икрометанием, покупка туалетной бумаги была настоящим Праздником, а все мальчики этой Волшебной Страны с семи лет обязаны были мечтать стать космонавтами. И представь себе, некоторым это даже удавалось - стать космонавтами! Правда, это так и не помогло им свинтить навсегда из этой страны, в которой даже общественные туалеты были не только бесплатными, но и источали такую Духовность, что злые вороги из числа иностранных туристов лишь диву давались, да падали от той Духовности замертво. Сейчас той Волшебной страны нет: её уничтожили Пиндосы. Позавидовали, понимаешь ли, нашей Духовности, Икромечущим Баклажанам и Сапогам-Скороходам фабрики "Скороход". Да... Помянем! - ты наливай, наливай...
...Ну, так вот: чудес в этой Расчудесной Стране было столько, что они в ней, попросту, не помещались - и тогда Мудрая Коммунистическая Партия и её Ленинский Центральный Комитет приняли Судьбоносное Решение осчастливить этими самыми чудесами всё человечество, начав с ближайших соседей. В 1920 году попытались осчастливить Польшу - да только ничего не получилось, как не получилось осчастливить и Финляндию в сороковом. Зато, понабравшись в этом деле опыта, Ленинский Центральный Комитет принялся счастливить всех направо и налево, и на Западе, и на Востоке: сначала, в соответствии, с пактом Мелкопомолотого Рибентроппа осчастливил три маленьких балтийских государства, затем, взяв себе в помощники Великого Фюрера Европы, на пару с ним рассчастливили пополам всё ту же Польшу. А уж после 1945 года целых полвека так счастливили Восточную Европу, что там эти годы до сих пор вспоминают со слезами умиления на глазах.
Больше всех повезло братской Монголии: её Мудрый Ленинский Центральный комитет счастливил, начиная с 1921 года - и продолжал счастливить до самого-самого 1991 года! Целых семьдесят лет! В газетах в те годы писали, что, мол, совершила Монголия Большой Скачок: выпрыгнула из феодализма прямо в социализм, минуя стадию капитализма. Это и неудивительно: читал я как-то про одну московскую проститутку, которая выпрыгнула из окна, минуя целых три этажа после того, как клиент предложил "осчастливить" её двухгодовалым догом. Так что, если жить захочешь, то ещё и ни такой кульбит выкинешь... Ну, да ладно.
Осчастливливание Монголии заключалось, в частности, в том, что в ЦК КПСС придумали, например, переселять кочевников-монголов из их традиционного жилища - войлочных юрт - в многоэтажные панельные дома. По началу, монголы даже и не знали, что с этим "счастьем" делать, но потом нашли выход из положения: стали ставить юрты прямо во дворах многоэтажек, а свои квартиры использовали в качестве источника для пополнения запаса дров. Межкомнатные двери в квартирах деревянные? - деревянные! а полы?... плинтусы?... оконные рамы, всякие встроенные шкафчики?... межкомнатные стены, наконец?... В мае 1981 года я видел всё это собственными глазами в монгольском городе Дархан: стоят посреди степи девятиэтажки с пустыми оконными проёмами, а рядом - юрты, юрты, юрты! А возле юрт - монголы в национальных халатах - "дыылах" - деловито распиливают на дрова дверь, или колят на щепу оконные рамы.
Здесь-то и настало время рассказать о том, с чего это вдруг занесло меня в мае 1981 года в Монголию. В городе Дархане красный Кремль решил построить сверх-современный гвозде-болто-шайбо-шурупо-гайкосторительный завод - естественно, в качестве бескорыстного подарка дорогим монгольским друзьям, которых строительством этого самого завода планировалось осчастливить по самое не хочу. И, кстати, те монголы, которые в Дархане жили в юртах, и, в прямом смысле слова, выпиливали из своих квартир окна и двери, работали на строительстве этого замечательного завода - а в перспективе, должны были ещё и на самом этом заводе работать. А всё необходимое для строительства этого завода хозяйство - стройматериалы, оборудование, строительная техника и прочие интересные штуковины называлось одним, не очень красивым словом - "ресурсы" - и вот за поставку-то этих самых ресурсов в Монголию отвечал мой родной дедушка.
Дед занимал должность заместителя начальника треста "ВостСибГлавСнаб". Этот самый "...Снаб" занимался снабжением тогдашних строек народного хозяйства на территории Иркутской и Читинской областей и Бурятской автономной республики, а позже к этому "...Снабу" ещё и снабжение государства-сателлита пристегнули. Вот и ездил дед каждый год в Монголию, решал там, на месте, разные хозяйственные вопросы, по пути фотографировал всевозможные достопримечательности - а возвращаясь из командировок, проявлял плёнки, печатал фотографии, и потом мы всей семьёй рассматривали фотографии, а дед рассказывал нам истории про то, что на этих фотографиях он запечатлел. До сих пор не могу простить себе, что после смерти деда все его фотоальбомы, в том числе, и с видами Монголии, я не вывез с дачи: в августе 2009 года все они сгорели во время пожара. Эх... если бы сгорели только альбомы и только дача, не было бы так горько и обидно до сих пор...
В 1981 году деду подошёл возраст выходить на пенсию, и его майская командировка в монгольские степи была самой-самой последней. Мне в тот год исполнилось ровно девять лет - а это, как известно, самый подходящий возраст для того, чтобы начать пересекать государственные границы и смотреть на мир своими собственными глазами. В самом деле, сколько можно слушать по телевизору рассказы лысого Путешественника Клубки в его авторской передаче "Клубкины Путешествия"? - именно к такому выводу пришли мы с дедом, посоветовавшись друг с другом. После чего поставили домочадцев перед фактом: в Монголию мы едем вдвоём, и никакие возражения не принимаются.
Я не буду тратить времени на рассказ о том, как ехали мы в Монголию - я лучше сразу же мысленно перенесусь в столицу Монгольского Государства, Ургу, которая и в то время, да и по сей день называлась и продолжает называться Улаан-Батором. Номер в гостинице стал нашей главной базой, откуда нам с дедом предстояло совершать наши рейды: мне - по монгольской столице, ему - по аймакам и улусам не маленького, в общем-то, государства. Таскать меня с собою по монгольским "дорогам" дедушка не собирался, как не собирался и заставлять меня сидеть рядом на многочасовых заседаниях в монгольском Госплане и в министерствах. Поэтому принимающая сторона нашла выход из положения: чтобы помочь дедушке избавиться от меня, ко мне приставили няньку.
Мою няньку, мою монгольскую Мэри Поппинс, звали - Чимид. Она была какая-то... маленькая, но при этом очень живая и весёлая. Сколько ей было лет? Наверное, лет двадцать с небольшим: не помню точно, была ли она на тот момент ещё студенткой, или только-только закончила Иркутский университет - но училась она в Иркутске, о чём и сообщила мне в первые же минуты нашего знакомства. По-русски Чимид говорила прекрасно, и поэтому - да и не только поэтому - мы сразу же подружились, и тут же пошли шляться по Улаан-Батору.
Сейчас, когда я вспоминаю эти наши ежедневные прогулки, на душе у меня становится чуточку теплее; мне кажется, что даже город, показавшийся мне сперва каким-то пыльным, унылым и провинциальным, стал уютнее и красочнее, когда рядом со мной оказалась Чимид. Каждый день она приходила в гостиницу утром, ждала меня на рецепшене, или поднималась и тихонечко стучалась к нам в номер - а я уже ждал её! - и мы, наскоро позавтракав в гостиничном буфете, шли на наши прогулки. Я сказал - "наскоро позавтракав", но это не совсем так: дело в том, что в Монголии, даже в 1981 году, было невозможно позавтракать "наскоро", ведь монгольская национальная пища - это мясо, а мясо не терпит спешки. Завтрак состоял обычно из пары бууз - это такие огромные пельмени - и большой фарфоровой кружки цая. По началу я наотрез отказывался пить этот цай: ведь мне объяснили, что цай - это такой монгольский чай, а в моём представлении чай должен быть: а) красновато-золотистый; б) прозрачный; в) сладкий. Так что, можете представить, сколь велик был у меня разрыв шаблона, когда вместо привычного чая, передо мной поставили кружку, в которой было налито нечто густое, мутно-молочного цвета, с плававшими на поверхности бляшками жира, одновременно и сладкое, и солёное, и чуть островатое, и ещё какое-то на вкус!... Я пришёл в ужас, ещё немного - и я разрыдался бы над этим проклятым цаем, но... Чимид нашла выход из положения:
- Ромоон, - сказала она (почему-то, у неё моё имя получило такую странную форму), - цай - это не столько чай, сколько суп. Ты же знаешь, из чего в России заваривают чай? - я кивнул, а Чимид продолжала: - Чай - это ведь такая трава, а в Монголии очень любят приправы из трав. Вы ведь тоже добавляете в суп разные сушёные травки? Вот и мы добавляем чайный лист в суп в качестве приправы!
После такого объяснения всё встало на свои места: если цай - это не чай, а суп, то всё в порядке! Ведь меня расстроило не столько то, что мне нужно выпить этот странный напиток, сколько то, что напиток этот позиционировался в качестве чая, но совершенно не был на него похож. И только потом, спустя много лет, я узнал, что цай - это именно чай, и что именно такой состав этого напитка, который готовят на ячьем молоке, добавляя в него бараний жир и просяную муку, позволил монголам в своё время победить цингу и костный туберкулёз. Что рецепт цая придумали буддистские ламы, что за основу они взяли чай тибетский... Всё это я узнал потом - а в тот день, когда я впервые познакомился с цаем, Чимид не только доходчиво объяснила мне, что к чему, но и заказала для меня на десерт бутылку самой настоящей Пепси-Колы! И с тех пор, каждый мой завтрак в буфете гостиницы "Улаан-Батор" завершался неизменной бутылочкой этого буржуазного и идеологически-чуждого напитка, о котором в родном Иркутске я в те годы и мечтать не мог!
Видимо, Чимид работала в каком-нибудь детском секторе монгольской пионерской организации, или в Улаан-Баторском дворце пионеров, который мы посетили на второй или на третий день - а может быть, она просто преподавала русский язык в одной из монгольских школ. Выгуливать меня она являлась ежедневно, как на работу - стало быть, за наши прогулки она получала зарплату, и с этой стороны всё было в порядке. Проблема была в другом: в том, что девятилетнему туристу из Совецкого Социалистического Союза, коим был я, в столице Монгольской Народной Республики было сильно-то и нечего показывать. Во Дворце пионеров меня почти ничего не заинтересовало: там были какие-то кружки и секции, и меня познакомили с моими монгольскими сверстниками, но они ужасно стеснялись, и энтузиазма по поводу нашего знакомства не выказывали. Да и как нам было с ними общаться, на каком языке? - я не знал монгольского - а они, соответственно, не знали русского... Лишь один мальчик, по виду - юный активист и отличник, улыбаясь, пожал мне по-взрослому руку, произнёс какую-то короткую речь, и, отстегнув от своей школьной формы пионерский значок, протянул его мне. Я ужасно засмущался: ведь нужно же было подарить ему что-то взамен... и я отстегнул со своей куртки и подарил ему свой значок - с Чебурашкой.
В основном, мы с Чимид шлялись по городу - вернее, по его центру - и болтали. Дважды поднимались на гору Зайсан: на ней расположен мемориал, посвящённый совецко-монгольскому военному содружеству в годы Второй Мировой войны, а кроме того, на вершине горы наличествует парк, а со смотровой площадки открывается отличный вид на город.
Каждый день Чимид приносила мне небольшие сувениры: один раз это был целый конверт монгольских почтовых марок - необычайно ярких и красивых, с неизменной надписью кирилицей "МОНГОЛ ШУУДАН" ("Почта Монголии"), в другой раз это мог быть значок или переливающаяся, "объёмная" открытка, или набор фломастеров, или блокнот в кожаном переплёте, или ещё какая-нибудь, столь же приятная мелочь. И мне снова было неудобно - ведь я поехал за границу впервые и не догадался взять с собой никаких сувениров (дедушка, между прочим, мог бы и догадаться!) - и отчаявшись, я предложил Чимид нарисовать для неё картину. Она согласилась - и три вечера подряд я рисовал для неё подарок: на альбомном листе фломастерами я изображал Монголию, какой я представлял её себе - а вернее, беспардонно перерисовывал сюжет с какой-то фотографии. На моей "картине" были изображены юрты и пагоды на фоне зелёной степи, а на первом плане была нарисована бегущая лошадь. Лошадь была немного толстовата, к тому же, как мне сейчас кажется, больше походила на собаку, чем на лошадь - но Чимид подарок понравился... и на следующий день она принесла мне маленькую фигурку лошадки! Эта лошадка была сшита из тонкой коричневой замши, а хвост и грива у неё были из настоящего конского волоса, и даже пахли именно так, как должно пахнуть от настоящей, живой лошади! Где она скачет теперь, замшевая лошадка из моего детства?... И почему всё так глупо получается с подарками, которые хранить бы, и хранить всю жизнь?...
...Однажды, гуляя по Улаан-Батору, мы проходили мимо одного, в высшей степени странного, памятника. О том, кто именно торчит здесь, перед входом в Государственную Библиотеку, я - спасибо тогдашнему совецкому телевидению! - худо-бедно, но знал; я не понимал, с чего вдруг данный исторический персонаж стоит здесь, в столице иностранного государства?...
На мой вопрос, почему Он здесь стоит, Чимид засмущалась и ничего толком не смогла ответить. А когда вечером я спросил об этом дедушку, он ответил примерно так:
- А это Монголия демонстрирует независимость от Совецкого Союза!
Больше дед не сказал ничего, да я и не спрашивал. Уже когда мы вернулись в Иркутск, и в одном из разговоров с родными всплыл этот эпизод, моя бабушка задала деду тот же самый вопрос - но, в отличии от меня, ей дед дал более развёрнутый ответ:
- Простые-то монголы "любят" Усатого не больше, чем мы. Просто, когда у нас "развенчали культ", Чойболсану из Кремля указали: убери, мол. Ну, а он решил характер показать: дескать, мы - суверенная держава, какие памятники хотим, такие и оставляем стоять! Ну, а наши и не настаивали особо...
Говорят, что Усатый достоял в Улаан-Баторе до самого конца девяностых, а потом, будто бы, его выкупили какие-то владельцы ночного клуба, и установили в своём заведении посреди танц-пола - но так это, или нет, я не знаю. Ну, и чёрт с ним.
...Однажды, вернувшись с Чимид после прогулки в гостиницу "Улаан-Батор", мы собирались, подняться в наш номер, но тут нас остановила дежурная администраторша. Она начала что-то объяснять Чимид на монгольском, время от времени кивая в мою сторону. Мне стало немного не по себе. Заметив это, Чимид крепко взяла меня за руку, и, присев передо мной на корточки, объяснила ситуацию:
- Ромоон, у них машина сломалась в степи... Дедушка сегодня не приедет. Они ехали из... - тут она навзвала какой-то улус, - но у них сломалась машина. Всё в порядке! - воскликнула она, заметив, что я здорово перепугался, - все живы, просто, там нет другой машины, и они будут там ночевать, а завтра за ними пошлют машину, и Гийон-нойон (так она называла моего деда, Геннадия Ивановича) приедет! Но тебе сегодня придётся переночевать в номере одному... Ты ведь не боишься ночевать один?
Нет, конечно же, один в гостиничном номере я ночевать не боялся, дело было в другом. Каждый вечер, после наших с Чимид прогулок по городу, мы с дедушкой болтали - конечно, если он не возился с документами - и я рассказывал ему о том, что видел сам, и о чём мне Чимид рассказывала, и рисовал в альбоме... А сейчас я должен был идти в пустой номер, и сидеть там один, а потом ложиться спать... В номере был цветной телевизор - роскошь для Монголии тех лет! - но вещание было, естественно, на монгольском. И когда я представил себе этот одинокий вечер в гостинице, мне, впервые за всё время нашего пребывания в Монголии, стало так тоскливо, что хоть плачь, хоть на стены кидайся!...
Чимид, кажется, поняла моё состояние, и предложила:
- Давай мы в холле посидим, поговорим ещё. А потом за мной приедет мой жених... - последнее слово она произнесла как-то по-особому горделиво. Но мне-то - какое дело? Жених - значит, жених, у всех девушек бывают женихи, и монголки - не исключение... Просто, хотелось, чтобы этот жених подольше не приезжал за Чимид: ведь, когда он приедет, он увезёт её, и я останусь один... А оставаться одному не хотелось.
Жених, как назло, приехал быстро: мы и получаса не просидели на диванчике, как вдруг в распахнутые двери вошёл здоровенный молодой монгол, и, широко улыбаясь, двинулся прямо к нам. Чимид тоже просияла, и, шепнув мне: " - Это Дальяр, мой жених!", поднялась и направилась к нему навстречу. А когда они подошли друг к другу, этот огромный Дальяр обнял маленькую Чимид, поднял её, и поцеловал! В следующий момент Чимид обернулась ко мне, и позвала:
- Ромоон! Ромоон-нойон! Иди к нам - я тебя со своим женихом познакомлю!
Этот большой-пребольшой монгол, этот Дальяр сразу же мне понравился. Он тоже вполне сносно говорил по-русски, он подал мне руку - совсем по-взрослому! - и когда знакомство состоялось, Чимид что-то сказала ему по-монгольски, а Дальяр, выслушав её, на несколько секунд задумался, а потом рассмеялся и обратился ко мне:
- Ромоон-нойон, я хочу пригласить тебя к себе в гости! Поедем сейчас все вместе в мою юрту, в степь! У меня есть лошади, есть небольшой лошадка - как раз, на твой рост! Поедем ко мне в гости!
В гости? В юрту?! Вместе с Чимид - да ещё когда тебя так искренне приглашает такой большой и улыбающийся Дальяр?! Да ещё обещает тебе небольшую лошадку, как раз под твой рост? Что я - дурак, что ли, отказываться от такого предложения?! Мне только на две минуты в наш номер подняться - мыло и полотенце с зубной щёткой взять - и я готов!
Через полчаса Дальяр мчал свой "газик" прямо по степи. В Монголии нет дорог в европейском понимании этого слова - там есть направления - и вот мы ехали, подпрыгивая на ухабах, куда-то на Запад, вслед за солнцем, а вокруг была цветущая майская степь, и пахло травами и бензином!
В стойбище мы приехали через час, или чуть больше - начинало смеркаться. Пять или шесть юрт стояли рядом, и нас вышли встречать несколько мужчин и одна пожилая монголка - как оказалось после, мать Дальяра. Тут же крутились пастушьи собаки - большие, лохматые и очень серьёзные. Едва мы вышли из машины, как собаки направились к нам; Чимид ещё не успела сказать мне, чтобы я не боялся, что эти собаки - умные и кусаться не будут, как я уже чесал за ухом большую белую собаку, которая была, едва ли, не с меня ростом! А в следующий момент эта собака повалилась передо мной на спину, и подставила живот - те, кто знает собачьи повадки, не дадут соврать: у собак этот жест означает высшую степень доверия. Увидев это, хозяева были преизрядно удивлены - а я уже гладил собаке пузо, другой рукой продолжая почёсывать ей за ухом. Таким образом, с первых же минут моего пребывания в степном улусе, акции мои взлетели достаточно высоко.
После того, как Дальяр познакомил меня со своей семьёй, нас повели в юрту, где меня усадили на самое почётное место - возле хоймора - и, пока Дальяр и его братья (мужчины оказались его братьями) о чём-то спрашивали меня, мать Дальяра и Чимид принялись готовить "праздничный стол": под казаном был разведён огонь, и уже совсем скоро в нём забурлил-закипел ароматный монгольский суп-бухлер. Чимид подошла ко мне:
- Ромоон, ты хочешь чая? - она подмигнула мне, - русского чая?
О, Боже! - конечно же, я хотел, очень хотел чая! В гостиничном буфете, где мы каждый день завтракали, мне тоже день на второй или третий стали наливать чай - обычный, тот, к которому я привык, но он почему-то был то ли недостаточно сладкий, то ли слишком крепкий - одним словом, мне он совершенно не нравился. Ну, а Чимид я уже доверял настолько, что был уверен: уж если она предлагает мне чай, то значит, это будет именно такой чай, к которому я привык дома - как иначе-то? И тогда Чимид, повернувшись к своему жениху, что-то сказала по-монгольски, а Дарьял, повернувшись ко мне, вновь разулыбался, и сказал:
- Пойдём, Ромоон-нойон! Посмотрим, как в Монгголии делают русский чай!
Мы вышли из юрты. Рядом с ней стоял... да-да! - самый настоящий угольный самовар - по-моему, ещё царский. Дальяр, Чимид и все остальные глядели на меня с улыбкой: они думали, что увидев самовар, я буду удивлён. Не тут-то было! - у нас на даче был точно такой же самовар, и для меня этот агрегат был настолько естественным, что я не мог даже и представить себе, из чего же ещё здесь, на природе, можно пить чай, как не из самовара? И я вновь удивил своих хозяев, спросив их, где же они берут шишки для растопки, и где же у них "самоварный сапог"? - дело в том, что на нашей даче самовар топили шишками, собирать которые в лесу было раз и навсегда поручено мне - ну, а старым кирзовым сапогом, словно мехами, мой дедушка всегда этот самовар "раскочегаривал". Всё это я тут же рассказал и Дальяру, и Чимид, и всем этим симпатичным дядькам-монголам, чем, кажется, окончательно покорил их.
Застолье, которое последовало затем, было устроено в честь приезда домой Дальяра - но все вели себя так, что мне казалось, будто бы всё происходящее - и в мою честь тоже. Как я уже сказал, меня посадили на почётное место возле хоймора (это такой шкафчик, похожий на маленький буфет, который ставится строго у северной стены юрты, напротив входа, и в котором у монголов и бурят располагается мандала - фигурки буддистских святых, чаши с подношениями и благовониями). Один за другим, братья Дальяра вставали, держа в руках стаканы с архи - монгольской водкой - и произносили речи, в которых непременно упоминался "Ромоон-нойон" - а Чимид переводила мне их приветствия.
Почему эти монголы так серьёзно отнеслись к появлению в их стойбище такого малозначительного гостя, как я? Может быть, потому, что я был внуком своего дедушки-начальника?... Я думал об этом, пока, спустя уже несколько дней мой дед, которому я обо всём этом рассказывал, не объяснил мне, что я и прав, и одновременно неправ в своих догадках. Да, конечно же, дедушка - начальник, нойон, это серьёзно... но дело не столько в том, что мой дедушка - нойон, сколько в том, что я сам - наследник этого нойона. В Монголии, которой многие столетия управляли Богдо-ханы, после смерти очередного правителя ламы-прорицатели по звёздам определяли, в каком улусе в этот момент родился новый Богдо-хан Монголии; затем туда, куда указывали ламы, отправлялся торжественный кортеж, который должен был доставить в Ургу нового хубилгана (перерожденца) - таким образом, на Престоле Монголии оказывался совсем маленький мальчик... Нет, конечно же, во мне не видели никакого хубилгана - просто, благодаря этому многовековому обычаю, к детям у монголов отношение особое. Вот и чествовали меня за тем достарханом в юрте Дальяра... Скажу ещё, что, в отличии от участников русских деревенских застолий, за тем достарханом никто не напился в хлам, никто не терял человеческого облика, хоть эту свою архи те монголы пили стаканами - может быть, дело здесь в том, что они обильно закусывали жирным мясом? или в чём-то другом?...
На следующий день, едва я проснулся - а проснулся я в той же юрте, где накануне происходило пиршество, и из которой мать Дальяра выставила всех, едва заметив, что я начал клевать носом - так вот, едва я проснулся, эта пожилая монголка, принялась кормить меня завтраком. Увы, я не помню имени этой замечательной монгольской бабушки, которая ни слова не знала по-русски, но с которой мы прекрасно понимали друг дружку и без слов. Эта маленькая, но волевая женщина пользовалась непререкаемым авторитетом у сыновей: все её распоряжения тут же исполнялись - она была настоящей Главой Рода! Ну, а что до меня... похоже, что из меня она решила сделать маленького монгола - а поскольку все маленькие монголы очень и очень упитаны, она принялась откармливать меня.
После того, как я с трудом осилил, наверное, пятую часть того, что мне было предложено съесть на завтрак, вошёл Дальяр и объявил, что лошадку для меня уже привели, и что сейчас мы все поедем в Степь! Но прежде, добавил он, меня нужно переодеть, потому как мой костюм для верховой езды не годится. Следом вошла Чимид: в руках у неё был настоящий монгольский костюм - традиционный дэли, кушак, кожаные сапожки с загнутыми вверх носками, и островерхая шапочка! Восторгу моему не было предела! Загнутые кверху носки сапожек меня, по началу, рассмешили, но мне объяснили, что загнуты они не просто так: дело в том, что если носок не будет загнут кверху, то им можно повредить землю: запнёшься, сделаешь в земле ямку - и через эту ямку ветер начнёт выдувать плодородный слой почвы... не будет почвы - не будет травы, а не будет травы - будет пустыня, барашкам, верблюдам, коням и быкам нечего будет есть... скот будет умирать от голода - и люди будут умирать от голода...
- Такие сапожки нам завещал носить один мудрый хан, который создал наше государство, - говорила мне Чимид, не называя имени этого хана, - это был очень мудрый и справедливый хан, он завещал нам беречь землю, чтобы не случился голод...
Имя Чингиз-Хана в те годы в Монголии было под запретом: монголы не хотели раздражать "Большого Брата" в московском Кремле - но сами продолжали чтить своего великого правителя.
...Три дня мы прожили в стойбище рода Дальяра, и каждый день мы втроём - Дальяр, Чимид и я - выезжали в Степь. Нас сопровождали те самые собаки, с которыми я подружился в первый же вечер - они неслись рядом и, кажется, совсем не уставали. А вокруг было столько интересного! - нам встречались то небольшие, но глубокие каньоны, на дне которых бежали безымянные речки и росли сосны - а мы сверху вниз смотрели на верхушки этих сосен - то на нашем пути возникали какие-то сюрреалистические развалины: это были останцы древних скал, разрушаемые степным ветром. Тут и там попадались нам обо - маленькие священные холмики, сложенные из камней; из этих обо торчали высокие жерди с привязанными кусками разноцветной материи, а рядом лежали подношения - мелкие монетки, сигареты, конфеты, крупа, какие-то украшения... Дважды попадались нам и ступы - ни на что не похожие небольшие архитектурные сооружения, выполняющие в буддизме роль часовен - возле них тоже лежали подношения. Каждый раз, когда мы подъезжали к ступе или обо, Чимид и Дальяр спешивались, обходили вокруг, повязывали ленточки и клали у подножья монетку - я, конечно же, следовал их примеру - а потом Дальяр кропил из фляжки основание сооружения, после чего делал глоток архи. Чимид объясняла мне:
- Это - домики духов. Духи живут в степи, и помогают людям: если кто-то заблудился в степи, или если у кого-то потерялась овечка, или кто-то заболел - эти духи помогают. Поэтому, с ними нужно дружить, уважать их, делать им подарки - духи очень любят подарки! Совсем, как ты!
Я верил, что в этих странных сооружениях действительно живут духи - и Чимид с Дальяром верили: там, в Степи, где нет ни совецкой власти, ни научного атеизма, ни прочей ерунды, духи продолжали жить и живут поныне! Одно только я никак не мог понять: где же Степь? когда же мы увидим её?...
- Да вот же она! - Дальяр и Чимид смеялись, и показывали вокруг - на холмы, кустарники, на останцы скал, каньоны, на перелески сосен, - вот она, Степь! - и я верил и не верил им: ведь в моём представлении Степь должна быть ровной и плоской - а тут... Тут - целый мир! Кто не мчался на маленькой монгольской лошадке по цветущей степи, тот не поймёт, до чего это прекрасно! Это ощущение бесконечного полёта, бесконечной свободы и какого-то совершенно иррационального счастья невозможно передать словами - его можно только пережить!...
А над нами кружили степные орлы, дорогу нам перебегали суслики и лисицы, мы видели стада джейранов, отары овец, верблюдов... Мы заезжали на овечьи кашары, где пасли скот друзья Дальяра - и нас усаживали за достархан, и снова начиналось пиршество! Во время одного из таких "визитов вежливости" оказалось, что у хозяев есть сыновья - двое мальчишек, чуть постарше меня. Уж и не знаю, как мы с ними нашли общий язык, но через пять минут после нашего знакомства они притащили лук - настоящий лук, только небольшого размера, согнутый под детскую руку - и стали учить меня стрелять. Рядом, в загоне, стояли два верблюда - и, настрелявшись вдоволь, я поинтересовался, можно ли на них покататься? Мои новые приятели попытались, было, усадить меня на верблюда - правда, из этой затеи ничего не вышло: слишком уж гордым оказалось это двугорбое создание, чтобы склониться перед бледнолицым варваром, "закосившим" под монгола.
Однажды в степи мы увидели колонну совецких танков: они на полной скорости мчались куда-то на юго-восток, и над ними висело облако пыли. Увидев их, Дальяр и Чимид нахмурились, и Дальяр сказал что-то резкое, Чимид одёрнула его, и, обернувшись ко мне, пояснила:
- Танки... Там трава теперь не вырастет... Ветер будет выдувать землю... Плохо это...
Что ж, не дурак, понимаю всё... И тогда понимал, и сейчас понимаю. Понимаю - и не вижу причин, по которым монголы должны любить русских, которые танковыми траками срывали тонкий плодородный слой монгольской степи. Да разве только это? Совецкая Империя Зла так хорошо успела "отметиться" в Монголии за семьдесят лет, что я не могу понять другого: почему за всё это время отважные всадники Чингиз-Хана не оседлали скакунов, и не выгнали всю эту красную сволочь из Великой Степи вон, почему не гнали её до самого Урала, как того хотел барон Унгерн?... Да ладно, проехали.
Три дня в Степи пролетели, как один миг, и в воскресенье вечером мы возвращались в Улан-Батор. Думаю, что для Дальяра и Чимид это наше трёхдневное «степное приключение» было чем-то, вроде детской игры в семью: в этой игре они, как бы, играли роль «папы» и «мамы» - а я в их игре был «лялькой». Ведь сколько им тогда было? – года по двадцать два – двадцать три, не больше. Они и сами, по сути, были детьми…
…Мы шли по гостиничному коридору, шумно общаясь и смеясь, снова и снова вспоминая нашу скачку по Степи – нас было слышно на весь этаж. В это время, в дальнем конце коридора открылась дверь нашего номера, и навстречу нам выбежал мой дед:
- Роман! Слава Богу! Где ты был?! Тебя же по всей Монголии ищут!...
Вот что выяснилось: в тот вечер, когда у деда сломалась машина, он, всё же, добрался до Улан-Батора, но уже ближе к ночи: его довезли какие-то совецкие военные, случайно ехавшие мимо того улуса, близ которого произошла авария. К тому моменту, когда дед вернулся, дежурный администратор уже сменился, и на все вопросы деда о том, где же его внук, только дежурная по этажу могла дать какую-то информацию. Она и выдала деду:
- А его какой-то здоровенный монгол на машине увёз. Поднялся с ним в номер, потом они вышли, сели в машину, и уехали…
Я могу лишь догадываться, что пережил мой дед за те два дня, пока я носился верхом по монгольской Степи… И нет бы мне, дураку, хоть записку оставить… Но ведь, с другой стороны, я и не думал, что задержусь в гостях у Дальяра на все выходные – думал, что гостевание продлится сутки, а там и обратно поедем. А потом мне так понравилось в Степи, что я и думать забыл про деда…
Дальяр – тот самый «здоровенный монгол», который «украл» меня, стоял здесь же, рядом. Он, казалось, стал даже меньше и ниже ростом: похоже, до него весь ужас ситуации тоже дошёл только сейчас. Да и Чимид притихла. Они ждали, что сейчас на них обрушатся громы и молнии – и совершенно справедливо! – но ведь, с другой стороны, они совсем не хотели ничего плохого. И мой дед это, кажется, понял.
- Ладно, - сказал он, протягивая руку Дальяру, - спасибо вам за то, что присмотрели за ним, страну показали! Надеюсь, он вам не сильно надоел за эти дни?...
…Через четыре дня мы уезжали из Монголии. В кожаном портфеле, который можно было носить и через плечо, и который дед купил мне для ношения в школу, я увозил подарки Чимид – монгольские марки, фломастеры, значки, и маленькую замшевую лошадку – а в кармане у меня позвякивали старинные монгольские монеты – подарок Дальяра. Они оба пришли проводить нас в гостиницу, когда мы уезжали, и мы обменялись адресами, и обещали писать друг другу письма и слать открытки к праздникам, и ещё обещали, что обязательно приедем друг к другу в гости. И действительно, какое-то время – год или даже чуть больше – мы переписывались с Чимид: она вскоре вышла замуж за Дальяра, и даже прислала мне фотографию со свадьбы. А потом переписка прекратилась – уж и не помню, по чьей вине. Не знаю, может быть, есть смысл нынешним летом – через тридцать пять лет – послать подальше все дела, да и рвануть на пару недель в Монголию, разыскать там Чимид и Дальяра, съездить в степь, пострелять из лука, покататься на верблюде, «побурханить» возле священных обо?... Ведь Монголия – вот она, рядом совсем! И как это раньше-то я об этом не думал?...
Ага, испугался маленький засранец! Ну, ладно, не буду тебя продавать успокойся. Быстро переодевай обмоченные штанишки, располагайся поудобнее, закуривай, и слушай... Мне можешь тоже налить, да... Стоп! - куда себе до краёв набурил?! Мне не жалко, просто в твои годы виски полагается пить только с тоником. И со льдом, да... Так что, отпей половинку, добавь швепса... Вот молодец! Ну, а теперь - слушай.
Было это в ту пору, когда мы жили в Волшебной Стране, где чудеса были на каждом шагу! Помидоры там были вечнозелёными, кабачки и баклажаны размножались исключительно икрометанием, покупка туалетной бумаги была настоящим Праздником, а все мальчики этой Волшебной Страны с семи лет обязаны были мечтать стать космонавтами. И представь себе, некоторым это даже удавалось - стать космонавтами! Правда, это так и не помогло им свинтить навсегда из этой страны, в которой даже общественные туалеты были не только бесплатными, но и источали такую Духовность, что злые вороги из числа иностранных туристов лишь диву давались, да падали от той Духовности замертво. Сейчас той Волшебной страны нет: её уничтожили Пиндосы. Позавидовали, понимаешь ли, нашей Духовности, Икромечущим Баклажанам и Сапогам-Скороходам фабрики "Скороход". Да... Помянем! - ты наливай, наливай...
...Ну, так вот: чудес в этой Расчудесной Стране было столько, что они в ней, попросту, не помещались - и тогда Мудрая Коммунистическая Партия и её Ленинский Центральный Комитет приняли Судьбоносное Решение осчастливить этими самыми чудесами всё человечество, начав с ближайших соседей. В 1920 году попытались осчастливить Польшу - да только ничего не получилось, как не получилось осчастливить и Финляндию в сороковом. Зато, понабравшись в этом деле опыта, Ленинский Центральный Комитет принялся счастливить всех направо и налево, и на Западе, и на Востоке: сначала, в соответствии, с пактом Мелкопомолотого Рибентроппа осчастливил три маленьких балтийских государства, затем, взяв себе в помощники Великого Фюрера Европы, на пару с ним рассчастливили пополам всё ту же Польшу. А уж после 1945 года целых полвека так счастливили Восточную Европу, что там эти годы до сих пор вспоминают со слезами умиления на глазах.
Больше всех повезло братской Монголии: её Мудрый Ленинский Центральный комитет счастливил, начиная с 1921 года - и продолжал счастливить до самого-самого 1991 года! Целых семьдесят лет! В газетах в те годы писали, что, мол, совершила Монголия Большой Скачок: выпрыгнула из феодализма прямо в социализм, минуя стадию капитализма. Это и неудивительно: читал я как-то про одну московскую проститутку, которая выпрыгнула из окна, минуя целых три этажа после того, как клиент предложил "осчастливить" её двухгодовалым догом. Так что, если жить захочешь, то ещё и ни такой кульбит выкинешь... Ну, да ладно.
Осчастливливание Монголии заключалось, в частности, в том, что в ЦК КПСС придумали, например, переселять кочевников-монголов из их традиционного жилища - войлочных юрт - в многоэтажные панельные дома. По началу, монголы даже и не знали, что с этим "счастьем" делать, но потом нашли выход из положения: стали ставить юрты прямо во дворах многоэтажек, а свои квартиры использовали в качестве источника для пополнения запаса дров. Межкомнатные двери в квартирах деревянные? - деревянные! а полы?... плинтусы?... оконные рамы, всякие встроенные шкафчики?... межкомнатные стены, наконец?... В мае 1981 года я видел всё это собственными глазами в монгольском городе Дархан: стоят посреди степи девятиэтажки с пустыми оконными проёмами, а рядом - юрты, юрты, юрты! А возле юрт - монголы в национальных халатах - "дыылах" - деловито распиливают на дрова дверь, или колят на щепу оконные рамы.
Здесь-то и настало время рассказать о том, с чего это вдруг занесло меня в мае 1981 года в Монголию. В городе Дархане красный Кремль решил построить сверх-современный гвозде-болто-шайбо-шурупо-гайкосторительный завод - естественно, в качестве бескорыстного подарка дорогим монгольским друзьям, которых строительством этого самого завода планировалось осчастливить по самое не хочу. И, кстати, те монголы, которые в Дархане жили в юртах, и, в прямом смысле слова, выпиливали из своих квартир окна и двери, работали на строительстве этого замечательного завода - а в перспективе, должны были ещё и на самом этом заводе работать. А всё необходимое для строительства этого завода хозяйство - стройматериалы, оборудование, строительная техника и прочие интересные штуковины называлось одним, не очень красивым словом - "ресурсы" - и вот за поставку-то этих самых ресурсов в Монголию отвечал мой родной дедушка.
Дед занимал должность заместителя начальника треста "ВостСибГлавСнаб". Этот самый "...Снаб" занимался снабжением тогдашних строек народного хозяйства на территории Иркутской и Читинской областей и Бурятской автономной республики, а позже к этому "...Снабу" ещё и снабжение государства-сателлита пристегнули. Вот и ездил дед каждый год в Монголию, решал там, на месте, разные хозяйственные вопросы, по пути фотографировал всевозможные достопримечательности - а возвращаясь из командировок, проявлял плёнки, печатал фотографии, и потом мы всей семьёй рассматривали фотографии, а дед рассказывал нам истории про то, что на этих фотографиях он запечатлел. До сих пор не могу простить себе, что после смерти деда все его фотоальбомы, в том числе, и с видами Монголии, я не вывез с дачи: в августе 2009 года все они сгорели во время пожара. Эх... если бы сгорели только альбомы и только дача, не было бы так горько и обидно до сих пор...
В 1981 году деду подошёл возраст выходить на пенсию, и его майская командировка в монгольские степи была самой-самой последней. Мне в тот год исполнилось ровно девять лет - а это, как известно, самый подходящий возраст для того, чтобы начать пересекать государственные границы и смотреть на мир своими собственными глазами. В самом деле, сколько можно слушать по телевизору рассказы лысого Путешественника Клубки в его авторской передаче "Клубкины Путешествия"? - именно к такому выводу пришли мы с дедом, посоветовавшись друг с другом. После чего поставили домочадцев перед фактом: в Монголию мы едем вдвоём, и никакие возражения не принимаются.
Я не буду тратить времени на рассказ о том, как ехали мы в Монголию - я лучше сразу же мысленно перенесусь в столицу Монгольского Государства, Ургу, которая и в то время, да и по сей день называлась и продолжает называться Улаан-Батором. Номер в гостинице стал нашей главной базой, откуда нам с дедом предстояло совершать наши рейды: мне - по монгольской столице, ему - по аймакам и улусам не маленького, в общем-то, государства. Таскать меня с собою по монгольским "дорогам" дедушка не собирался, как не собирался и заставлять меня сидеть рядом на многочасовых заседаниях в монгольском Госплане и в министерствах. Поэтому принимающая сторона нашла выход из положения: чтобы помочь дедушке избавиться от меня, ко мне приставили няньку.
Мою няньку, мою монгольскую Мэри Поппинс, звали - Чимид. Она была какая-то... маленькая, но при этом очень живая и весёлая. Сколько ей было лет? Наверное, лет двадцать с небольшим: не помню точно, была ли она на тот момент ещё студенткой, или только-только закончила Иркутский университет - но училась она в Иркутске, о чём и сообщила мне в первые же минуты нашего знакомства. По-русски Чимид говорила прекрасно, и поэтому - да и не только поэтому - мы сразу же подружились, и тут же пошли шляться по Улаан-Батору.
Сейчас, когда я вспоминаю эти наши ежедневные прогулки, на душе у меня становится чуточку теплее; мне кажется, что даже город, показавшийся мне сперва каким-то пыльным, унылым и провинциальным, стал уютнее и красочнее, когда рядом со мной оказалась Чимид. Каждый день она приходила в гостиницу утром, ждала меня на рецепшене, или поднималась и тихонечко стучалась к нам в номер - а я уже ждал её! - и мы, наскоро позавтракав в гостиничном буфете, шли на наши прогулки. Я сказал - "наскоро позавтракав", но это не совсем так: дело в том, что в Монголии, даже в 1981 году, было невозможно позавтракать "наскоро", ведь монгольская национальная пища - это мясо, а мясо не терпит спешки. Завтрак состоял обычно из пары бууз - это такие огромные пельмени - и большой фарфоровой кружки цая. По началу я наотрез отказывался пить этот цай: ведь мне объяснили, что цай - это такой монгольский чай, а в моём представлении чай должен быть: а) красновато-золотистый; б) прозрачный; в) сладкий. Так что, можете представить, сколь велик был у меня разрыв шаблона, когда вместо привычного чая, передо мной поставили кружку, в которой было налито нечто густое, мутно-молочного цвета, с плававшими на поверхности бляшками жира, одновременно и сладкое, и солёное, и чуть островатое, и ещё какое-то на вкус!... Я пришёл в ужас, ещё немного - и я разрыдался бы над этим проклятым цаем, но... Чимид нашла выход из положения:
- Ромоон, - сказала она (почему-то, у неё моё имя получило такую странную форму), - цай - это не столько чай, сколько суп. Ты же знаешь, из чего в России заваривают чай? - я кивнул, а Чимид продолжала: - Чай - это ведь такая трава, а в Монголии очень любят приправы из трав. Вы ведь тоже добавляете в суп разные сушёные травки? Вот и мы добавляем чайный лист в суп в качестве приправы!
После такого объяснения всё встало на свои места: если цай - это не чай, а суп, то всё в порядке! Ведь меня расстроило не столько то, что мне нужно выпить этот странный напиток, сколько то, что напиток этот позиционировался в качестве чая, но совершенно не был на него похож. И только потом, спустя много лет, я узнал, что цай - это именно чай, и что именно такой состав этого напитка, который готовят на ячьем молоке, добавляя в него бараний жир и просяную муку, позволил монголам в своё время победить цингу и костный туберкулёз. Что рецепт цая придумали буддистские ламы, что за основу они взяли чай тибетский... Всё это я узнал потом - а в тот день, когда я впервые познакомился с цаем, Чимид не только доходчиво объяснила мне, что к чему, но и заказала для меня на десерт бутылку самой настоящей Пепси-Колы! И с тех пор, каждый мой завтрак в буфете гостиницы "Улаан-Батор" завершался неизменной бутылочкой этого буржуазного и идеологически-чуждого напитка, о котором в родном Иркутске я в те годы и мечтать не мог!
Видимо, Чимид работала в каком-нибудь детском секторе монгольской пионерской организации, или в Улаан-Баторском дворце пионеров, который мы посетили на второй или на третий день - а может быть, она просто преподавала русский язык в одной из монгольских школ. Выгуливать меня она являлась ежедневно, как на работу - стало быть, за наши прогулки она получала зарплату, и с этой стороны всё было в порядке. Проблема была в другом: в том, что девятилетнему туристу из Совецкого Социалистического Союза, коим был я, в столице Монгольской Народной Республики было сильно-то и нечего показывать. Во Дворце пионеров меня почти ничего не заинтересовало: там были какие-то кружки и секции, и меня познакомили с моими монгольскими сверстниками, но они ужасно стеснялись, и энтузиазма по поводу нашего знакомства не выказывали. Да и как нам было с ними общаться, на каком языке? - я не знал монгольского - а они, соответственно, не знали русского... Лишь один мальчик, по виду - юный активист и отличник, улыбаясь, пожал мне по-взрослому руку, произнёс какую-то короткую речь, и, отстегнув от своей школьной формы пионерский значок, протянул его мне. Я ужасно засмущался: ведь нужно же было подарить ему что-то взамен... и я отстегнул со своей куртки и подарил ему свой значок - с Чебурашкой.
В основном, мы с Чимид шлялись по городу - вернее, по его центру - и болтали. Дважды поднимались на гору Зайсан: на ней расположен мемориал, посвящённый совецко-монгольскому военному содружеству в годы Второй Мировой войны, а кроме того, на вершине горы наличествует парк, а со смотровой площадки открывается отличный вид на город.
Каждый день Чимид приносила мне небольшие сувениры: один раз это был целый конверт монгольских почтовых марок - необычайно ярких и красивых, с неизменной надписью кирилицей "МОНГОЛ ШУУДАН" ("Почта Монголии"), в другой раз это мог быть значок или переливающаяся, "объёмная" открытка, или набор фломастеров, или блокнот в кожаном переплёте, или ещё какая-нибудь, столь же приятная мелочь. И мне снова было неудобно - ведь я поехал за границу впервые и не догадался взять с собой никаких сувениров (дедушка, между прочим, мог бы и догадаться!) - и отчаявшись, я предложил Чимид нарисовать для неё картину. Она согласилась - и три вечера подряд я рисовал для неё подарок: на альбомном листе фломастерами я изображал Монголию, какой я представлял её себе - а вернее, беспардонно перерисовывал сюжет с какой-то фотографии. На моей "картине" были изображены юрты и пагоды на фоне зелёной степи, а на первом плане была нарисована бегущая лошадь. Лошадь была немного толстовата, к тому же, как мне сейчас кажется, больше походила на собаку, чем на лошадь - но Чимид подарок понравился... и на следующий день она принесла мне маленькую фигурку лошадки! Эта лошадка была сшита из тонкой коричневой замши, а хвост и грива у неё были из настоящего конского волоса, и даже пахли именно так, как должно пахнуть от настоящей, живой лошади! Где она скачет теперь, замшевая лошадка из моего детства?... И почему всё так глупо получается с подарками, которые хранить бы, и хранить всю жизнь?...
...Однажды, гуляя по Улаан-Батору, мы проходили мимо одного, в высшей степени странного, памятника. О том, кто именно торчит здесь, перед входом в Государственную Библиотеку, я - спасибо тогдашнему совецкому телевидению! - худо-бедно, но знал; я не понимал, с чего вдруг данный исторический персонаж стоит здесь, в столице иностранного государства?...
На фото Павло Дворьского: памятник Усатому Упырю в столице суверенной Монголии:
На мой вопрос, почему Он здесь стоит, Чимид засмущалась и ничего толком не смогла ответить. А когда вечером я спросил об этом дедушку, он ответил примерно так:
- А это Монголия демонстрирует независимость от Совецкого Союза!
Больше дед не сказал ничего, да я и не спрашивал. Уже когда мы вернулись в Иркутск, и в одном из разговоров с родными всплыл этот эпизод, моя бабушка задала деду тот же самый вопрос - но, в отличии от меня, ей дед дал более развёрнутый ответ:
- Простые-то монголы "любят" Усатого не больше, чем мы. Просто, когда у нас "развенчали культ", Чойболсану из Кремля указали: убери, мол. Ну, а он решил характер показать: дескать, мы - суверенная держава, какие памятники хотим, такие и оставляем стоять! Ну, а наши и не настаивали особо...
Говорят, что Усатый достоял в Улаан-Баторе до самого конца девяностых, а потом, будто бы, его выкупили какие-то владельцы ночного клуба, и установили в своём заведении посреди танц-пола - но так это, или нет, я не знаю. Ну, и чёрт с ним.
...Однажды, вернувшись с Чимид после прогулки в гостиницу "Улаан-Батор", мы собирались, подняться в наш номер, но тут нас остановила дежурная администраторша. Она начала что-то объяснять Чимид на монгольском, время от времени кивая в мою сторону. Мне стало немного не по себе. Заметив это, Чимид крепко взяла меня за руку, и, присев передо мной на корточки, объяснила ситуацию:
- Ромоон, у них машина сломалась в степи... Дедушка сегодня не приедет. Они ехали из... - тут она навзвала какой-то улус, - но у них сломалась машина. Всё в порядке! - воскликнула она, заметив, что я здорово перепугался, - все живы, просто, там нет другой машины, и они будут там ночевать, а завтра за ними пошлют машину, и Гийон-нойон (так она называла моего деда, Геннадия Ивановича) приедет! Но тебе сегодня придётся переночевать в номере одному... Ты ведь не боишься ночевать один?
Нет, конечно же, один в гостиничном номере я ночевать не боялся, дело было в другом. Каждый вечер, после наших с Чимид прогулок по городу, мы с дедушкой болтали - конечно, если он не возился с документами - и я рассказывал ему о том, что видел сам, и о чём мне Чимид рассказывала, и рисовал в альбоме... А сейчас я должен был идти в пустой номер, и сидеть там один, а потом ложиться спать... В номере был цветной телевизор - роскошь для Монголии тех лет! - но вещание было, естественно, на монгольском. И когда я представил себе этот одинокий вечер в гостинице, мне, впервые за всё время нашего пребывания в Монголии, стало так тоскливо, что хоть плачь, хоть на стены кидайся!...
Чимид, кажется, поняла моё состояние, и предложила:
- Давай мы в холле посидим, поговорим ещё. А потом за мной приедет мой жених... - последнее слово она произнесла как-то по-особому горделиво. Но мне-то - какое дело? Жених - значит, жених, у всех девушек бывают женихи, и монголки - не исключение... Просто, хотелось, чтобы этот жених подольше не приезжал за Чимид: ведь, когда он приедет, он увезёт её, и я останусь один... А оставаться одному не хотелось.
Жених, как назло, приехал быстро: мы и получаса не просидели на диванчике, как вдруг в распахнутые двери вошёл здоровенный молодой монгол, и, широко улыбаясь, двинулся прямо к нам. Чимид тоже просияла, и, шепнув мне: " - Это Дальяр, мой жених!", поднялась и направилась к нему навстречу. А когда они подошли друг к другу, этот огромный Дальяр обнял маленькую Чимид, поднял её, и поцеловал! В следующий момент Чимид обернулась ко мне, и позвала:
- Ромоон! Ромоон-нойон! Иди к нам - я тебя со своим женихом познакомлю!
Этот большой-пребольшой монгол, этот Дальяр сразу же мне понравился. Он тоже вполне сносно говорил по-русски, он подал мне руку - совсем по-взрослому! - и когда знакомство состоялось, Чимид что-то сказала ему по-монгольски, а Дальяр, выслушав её, на несколько секунд задумался, а потом рассмеялся и обратился ко мне:
- Ромоон-нойон, я хочу пригласить тебя к себе в гости! Поедем сейчас все вместе в мою юрту, в степь! У меня есть лошади, есть небольшой лошадка - как раз, на твой рост! Поедем ко мне в гости!
В гости? В юрту?! Вместе с Чимид - да ещё когда тебя так искренне приглашает такой большой и улыбающийся Дальяр?! Да ещё обещает тебе небольшую лошадку, как раз под твой рост? Что я - дурак, что ли, отказываться от такого предложения?! Мне только на две минуты в наш номер подняться - мыло и полотенце с зубной щёткой взять - и я готов!
Через полчаса Дальяр мчал свой "газик" прямо по степи. В Монголии нет дорог в европейском понимании этого слова - там есть направления - и вот мы ехали, подпрыгивая на ухабах, куда-то на Запад, вслед за солнцем, а вокруг была цветущая майская степь, и пахло травами и бензином!
В стойбище мы приехали через час, или чуть больше - начинало смеркаться. Пять или шесть юрт стояли рядом, и нас вышли встречать несколько мужчин и одна пожилая монголка - как оказалось после, мать Дальяра. Тут же крутились пастушьи собаки - большие, лохматые и очень серьёзные. Едва мы вышли из машины, как собаки направились к нам; Чимид ещё не успела сказать мне, чтобы я не боялся, что эти собаки - умные и кусаться не будут, как я уже чесал за ухом большую белую собаку, которая была, едва ли, не с меня ростом! А в следующий момент эта собака повалилась передо мной на спину, и подставила живот - те, кто знает собачьи повадки, не дадут соврать: у собак этот жест означает высшую степень доверия. Увидев это, хозяева были преизрядно удивлены - а я уже гладил собаке пузо, другой рукой продолжая почёсывать ей за ухом. Таким образом, с первых же минут моего пребывания в степном улусе, акции мои взлетели достаточно высоко.
После того, как Дальяр познакомил меня со своей семьёй, нас повели в юрту, где меня усадили на самое почётное место - возле хоймора - и, пока Дальяр и его братья (мужчины оказались его братьями) о чём-то спрашивали меня, мать Дальяра и Чимид принялись готовить "праздничный стол": под казаном был разведён огонь, и уже совсем скоро в нём забурлил-закипел ароматный монгольский суп-бухлер. Чимид подошла ко мне:
- Ромоон, ты хочешь чая? - она подмигнула мне, - русского чая?
О, Боже! - конечно же, я хотел, очень хотел чая! В гостиничном буфете, где мы каждый день завтракали, мне тоже день на второй или третий стали наливать чай - обычный, тот, к которому я привык, но он почему-то был то ли недостаточно сладкий, то ли слишком крепкий - одним словом, мне он совершенно не нравился. Ну, а Чимид я уже доверял настолько, что был уверен: уж если она предлагает мне чай, то значит, это будет именно такой чай, к которому я привык дома - как иначе-то? И тогда Чимид, повернувшись к своему жениху, что-то сказала по-монгольски, а Дарьял, повернувшись ко мне, вновь разулыбался, и сказал:
- Пойдём, Ромоон-нойон! Посмотрим, как в Монгголии делают русский чай!
Мы вышли из юрты. Рядом с ней стоял... да-да! - самый настоящий угольный самовар - по-моему, ещё царский. Дальяр, Чимид и все остальные глядели на меня с улыбкой: они думали, что увидев самовар, я буду удивлён. Не тут-то было! - у нас на даче был точно такой же самовар, и для меня этот агрегат был настолько естественным, что я не мог даже и представить себе, из чего же ещё здесь, на природе, можно пить чай, как не из самовара? И я вновь удивил своих хозяев, спросив их, где же они берут шишки для растопки, и где же у них "самоварный сапог"? - дело в том, что на нашей даче самовар топили шишками, собирать которые в лесу было раз и навсегда поручено мне - ну, а старым кирзовым сапогом, словно мехами, мой дедушка всегда этот самовар "раскочегаривал". Всё это я тут же рассказал и Дальяру, и Чимид, и всем этим симпатичным дядькам-монголам, чем, кажется, окончательно покорил их.
Застолье, которое последовало затем, было устроено в честь приезда домой Дальяра - но все вели себя так, что мне казалось, будто бы всё происходящее - и в мою честь тоже. Как я уже сказал, меня посадили на почётное место возле хоймора (это такой шкафчик, похожий на маленький буфет, который ставится строго у северной стены юрты, напротив входа, и в котором у монголов и бурят располагается мандала - фигурки буддистских святых, чаши с подношениями и благовониями). Один за другим, братья Дальяра вставали, держа в руках стаканы с архи - монгольской водкой - и произносили речи, в которых непременно упоминался "Ромоон-нойон" - а Чимид переводила мне их приветствия.
Почему эти монголы так серьёзно отнеслись к появлению в их стойбище такого малозначительного гостя, как я? Может быть, потому, что я был внуком своего дедушки-начальника?... Я думал об этом, пока, спустя уже несколько дней мой дед, которому я обо всём этом рассказывал, не объяснил мне, что я и прав, и одновременно неправ в своих догадках. Да, конечно же, дедушка - начальник, нойон, это серьёзно... но дело не столько в том, что мой дедушка - нойон, сколько в том, что я сам - наследник этого нойона. В Монголии, которой многие столетия управляли Богдо-ханы, после смерти очередного правителя ламы-прорицатели по звёздам определяли, в каком улусе в этот момент родился новый Богдо-хан Монголии; затем туда, куда указывали ламы, отправлялся торжественный кортеж, который должен был доставить в Ургу нового хубилгана (перерожденца) - таким образом, на Престоле Монголии оказывался совсем маленький мальчик... Нет, конечно же, во мне не видели никакого хубилгана - просто, благодаря этому многовековому обычаю, к детям у монголов отношение особое. Вот и чествовали меня за тем достарханом в юрте Дальяра... Скажу ещё, что, в отличии от участников русских деревенских застолий, за тем достарханом никто не напился в хлам, никто не терял человеческого облика, хоть эту свою архи те монголы пили стаканами - может быть, дело здесь в том, что они обильно закусывали жирным мясом? или в чём-то другом?...
На следующий день, едва я проснулся - а проснулся я в той же юрте, где накануне происходило пиршество, и из которой мать Дальяра выставила всех, едва заметив, что я начал клевать носом - так вот, едва я проснулся, эта пожилая монголка, принялась кормить меня завтраком. Увы, я не помню имени этой замечательной монгольской бабушки, которая ни слова не знала по-русски, но с которой мы прекрасно понимали друг дружку и без слов. Эта маленькая, но волевая женщина пользовалась непререкаемым авторитетом у сыновей: все её распоряжения тут же исполнялись - она была настоящей Главой Рода! Ну, а что до меня... похоже, что из меня она решила сделать маленького монгола - а поскольку все маленькие монголы очень и очень упитаны, она принялась откармливать меня.
После того, как я с трудом осилил, наверное, пятую часть того, что мне было предложено съесть на завтрак, вошёл Дальяр и объявил, что лошадку для меня уже привели, и что сейчас мы все поедем в Степь! Но прежде, добавил он, меня нужно переодеть, потому как мой костюм для верховой езды не годится. Следом вошла Чимид: в руках у неё был настоящий монгольский костюм - традиционный дэли, кушак, кожаные сапожки с загнутыми вверх носками, и островерхая шапочка! Восторгу моему не было предела! Загнутые кверху носки сапожек меня, по началу, рассмешили, но мне объяснили, что загнуты они не просто так: дело в том, что если носок не будет загнут кверху, то им можно повредить землю: запнёшься, сделаешь в земле ямку - и через эту ямку ветер начнёт выдувать плодородный слой почвы... не будет почвы - не будет травы, а не будет травы - будет пустыня, барашкам, верблюдам, коням и быкам нечего будет есть... скот будет умирать от голода - и люди будут умирать от голода...
- Такие сапожки нам завещал носить один мудрый хан, который создал наше государство, - говорила мне Чимид, не называя имени этого хана, - это был очень мудрый и справедливый хан, он завещал нам беречь землю, чтобы не случился голод...
Имя Чингиз-Хана в те годы в Монголии было под запретом: монголы не хотели раздражать "Большого Брата" в московском Кремле - но сами продолжали чтить своего великого правителя.
...Три дня мы прожили в стойбище рода Дальяра, и каждый день мы втроём - Дальяр, Чимид и я - выезжали в Степь. Нас сопровождали те самые собаки, с которыми я подружился в первый же вечер - они неслись рядом и, кажется, совсем не уставали. А вокруг было столько интересного! - нам встречались то небольшие, но глубокие каньоны, на дне которых бежали безымянные речки и росли сосны - а мы сверху вниз смотрели на верхушки этих сосен - то на нашем пути возникали какие-то сюрреалистические развалины: это были останцы древних скал, разрушаемые степным ветром. Тут и там попадались нам обо - маленькие священные холмики, сложенные из камней; из этих обо торчали высокие жерди с привязанными кусками разноцветной материи, а рядом лежали подношения - мелкие монетки, сигареты, конфеты, крупа, какие-то украшения... Дважды попадались нам и ступы - ни на что не похожие небольшие архитектурные сооружения, выполняющие в буддизме роль часовен - возле них тоже лежали подношения. Каждый раз, когда мы подъезжали к ступе или обо, Чимид и Дальяр спешивались, обходили вокруг, повязывали ленточки и клали у подножья монетку - я, конечно же, следовал их примеру - а потом Дальяр кропил из фляжки основание сооружения, после чего делал глоток архи. Чимид объясняла мне:
- Это - домики духов. Духи живут в степи, и помогают людям: если кто-то заблудился в степи, или если у кого-то потерялась овечка, или кто-то заболел - эти духи помогают. Поэтому, с ними нужно дружить, уважать их, делать им подарки - духи очень любят подарки! Совсем, как ты!
Я верил, что в этих странных сооружениях действительно живут духи - и Чимид с Дальяром верили: там, в Степи, где нет ни совецкой власти, ни научного атеизма, ни прочей ерунды, духи продолжали жить и живут поныне! Одно только я никак не мог понять: где же Степь? когда же мы увидим её?...
- Да вот же она! - Дальяр и Чимид смеялись, и показывали вокруг - на холмы, кустарники, на останцы скал, каньоны, на перелески сосен, - вот она, Степь! - и я верил и не верил им: ведь в моём представлении Степь должна быть ровной и плоской - а тут... Тут - целый мир! Кто не мчался на маленькой монгольской лошадке по цветущей степи, тот не поймёт, до чего это прекрасно! Это ощущение бесконечного полёта, бесконечной свободы и какого-то совершенно иррационального счастья невозможно передать словами - его можно только пережить!...
А над нами кружили степные орлы, дорогу нам перебегали суслики и лисицы, мы видели стада джейранов, отары овец, верблюдов... Мы заезжали на овечьи кашары, где пасли скот друзья Дальяра - и нас усаживали за достархан, и снова начиналось пиршество! Во время одного из таких "визитов вежливости" оказалось, что у хозяев есть сыновья - двое мальчишек, чуть постарше меня. Уж и не знаю, как мы с ними нашли общий язык, но через пять минут после нашего знакомства они притащили лук - настоящий лук, только небольшого размера, согнутый под детскую руку - и стали учить меня стрелять. Рядом, в загоне, стояли два верблюда - и, настрелявшись вдоволь, я поинтересовался, можно ли на них покататься? Мои новые приятели попытались, было, усадить меня на верблюда - правда, из этой затеи ничего не вышло: слишком уж гордым оказалось это двугорбое создание, чтобы склониться перед бледнолицым варваром, "закосившим" под монгола.
Однажды в степи мы увидели колонну совецких танков: они на полной скорости мчались куда-то на юго-восток, и над ними висело облако пыли. Увидев их, Дальяр и Чимид нахмурились, и Дальяр сказал что-то резкое, Чимид одёрнула его, и, обернувшись ко мне, пояснила:
- Танки... Там трава теперь не вырастет... Ветер будет выдувать землю... Плохо это...
Что ж, не дурак, понимаю всё... И тогда понимал, и сейчас понимаю. Понимаю - и не вижу причин, по которым монголы должны любить русских, которые танковыми траками срывали тонкий плодородный слой монгольской степи. Да разве только это? Совецкая Империя Зла так хорошо успела "отметиться" в Монголии за семьдесят лет, что я не могу понять другого: почему за всё это время отважные всадники Чингиз-Хана не оседлали скакунов, и не выгнали всю эту красную сволочь из Великой Степи вон, почему не гнали её до самого Урала, как того хотел барон Унгерн?... Да ладно, проехали.
Три дня в Степи пролетели, как один миг, и в воскресенье вечером мы возвращались в Улан-Батор. Думаю, что для Дальяра и Чимид это наше трёхдневное «степное приключение» было чем-то, вроде детской игры в семью: в этой игре они, как бы, играли роль «папы» и «мамы» - а я в их игре был «лялькой». Ведь сколько им тогда было? – года по двадцать два – двадцать три, не больше. Они и сами, по сути, были детьми…
…Мы шли по гостиничному коридору, шумно общаясь и смеясь, снова и снова вспоминая нашу скачку по Степи – нас было слышно на весь этаж. В это время, в дальнем конце коридора открылась дверь нашего номера, и навстречу нам выбежал мой дед:
- Роман! Слава Богу! Где ты был?! Тебя же по всей Монголии ищут!...
Вот что выяснилось: в тот вечер, когда у деда сломалась машина, он, всё же, добрался до Улан-Батора, но уже ближе к ночи: его довезли какие-то совецкие военные, случайно ехавшие мимо того улуса, близ которого произошла авария. К тому моменту, когда дед вернулся, дежурный администратор уже сменился, и на все вопросы деда о том, где же его внук, только дежурная по этажу могла дать какую-то информацию. Она и выдала деду:
- А его какой-то здоровенный монгол на машине увёз. Поднялся с ним в номер, потом они вышли, сели в машину, и уехали…
Я могу лишь догадываться, что пережил мой дед за те два дня, пока я носился верхом по монгольской Степи… И нет бы мне, дураку, хоть записку оставить… Но ведь, с другой стороны, я и не думал, что задержусь в гостях у Дальяра на все выходные – думал, что гостевание продлится сутки, а там и обратно поедем. А потом мне так понравилось в Степи, что я и думать забыл про деда…
Дальяр – тот самый «здоровенный монгол», который «украл» меня, стоял здесь же, рядом. Он, казалось, стал даже меньше и ниже ростом: похоже, до него весь ужас ситуации тоже дошёл только сейчас. Да и Чимид притихла. Они ждали, что сейчас на них обрушатся громы и молнии – и совершенно справедливо! – но ведь, с другой стороны, они совсем не хотели ничего плохого. И мой дед это, кажется, понял.
- Ладно, - сказал он, протягивая руку Дальяру, - спасибо вам за то, что присмотрели за ним, страну показали! Надеюсь, он вам не сильно надоел за эти дни?...
…Через четыре дня мы уезжали из Монголии. В кожаном портфеле, который можно было носить и через плечо, и который дед купил мне для ношения в школу, я увозил подарки Чимид – монгольские марки, фломастеры, значки, и маленькую замшевую лошадку – а в кармане у меня позвякивали старинные монгольские монеты – подарок Дальяра. Они оба пришли проводить нас в гостиницу, когда мы уезжали, и мы обменялись адресами, и обещали писать друг другу письма и слать открытки к праздникам, и ещё обещали, что обязательно приедем друг к другу в гости. И действительно, какое-то время – год или даже чуть больше – мы переписывались с Чимид: она вскоре вышла замуж за Дальяра, и даже прислала мне фотографию со свадьбы. А потом переписка прекратилась – уж и не помню, по чьей вине. Не знаю, может быть, есть смысл нынешним летом – через тридцать пять лет – послать подальше все дела, да и рвануть на пару недель в Монголию, разыскать там Чимид и Дальяра, съездить в степь, пострелять из лука, покататься на верблюде, «побурханить» возле священных обо?... Ведь Монголия – вот она, рядом совсем! И как это раньше-то я об этом не думал?...
